Роль евнуха мне начала надоедать. И если поначалу Софи, этот светлый маленький ангел, была на моей стороне и не тянулась при первой же оказии, как бабочка на пламя, в мужское общество, не искала, как ее горячая сестрица, ненарочных встреч с нашим случайным спутником, то теперь влияние Мари и ее тайных романтических надежд оборвало последнюю связь с названными моими сестрами через Софью, чья отроческая покладистость в этом далеком путешествии начала претерпевать существенные изменения.
Я очень хорошо помню себя в ее возрасте. Николенька, вернувшийся героем с простреленной в легендарном бою штаниной, был прекрасен, как юный олимпиец, его обвалившаяся вдруг на голову слава открыла ему разом сердца всех барышень в округе, устремившихся неудержимым потоком со своими матушками в гости к генералу. Однако, наши с ним чувства и отношение друг к другу (не при некотором моем упрямстве, конечно) не вышли за рамки родственных. Вероятнее всего, и мне в мои одиннадцать было любопытно всё, что связывает в дальнейшем мужчину и женщину на долгие годы в счастливом благословенном браке, и о таких весьма туманных перспективах мой неосторожный ум, возможно, и позволял себе в минуты слабости всполохи зябких надежд, но минуты эти были редки и случались в глубокой тишине, нарушаемой лишь сопением уснувших давно сестер... С тех пор много воды утекло, родители мои, закончив свою миссионерскую деятельность, вернулись в отцовские владения в Крыму, куда теперь направляюсь и я, чтобы свидеться с ними, а, может быть, и остаться. Мой выход в свет при определенных договоренностях мог состояться еще в прошлом году, но статус компаньонки и со-гувернантки слишком гладко пристал к моему облику, и, отмечая месяцем ранее мое восемнадцатилетие, Николай Николаевич во всеуслышание заявил, что здесь всё зависит от самочувствия Елены. Что ж, дай Бог ей здоровья и прекрасного состояния духа на еще долгие-долгие годы.
Не должна себе лгать: Пушкин определенно понравился мне с первого взгляда. Как-то разом все чувства затронула его личность в моем сердце. Здесь и сестринская нежность и любование, как некогда Николаем, и смущение от его ярких, словно маленькие солнца, и не менее жгучих глаз, и щекочущее покалывание затаившегося в глубине души тщеславия от осознания того, что он, высоко чтимый мною и уже признанный в высшем свете если не гением, то безусловным талантом автор «Руслана», пытается уловить каждое мое слово, коих я стараюсь подбирать при нем с особой тщательностью, а оттого редких и скупых на выражение сколь-нибудь интересных мыслей…
Всю поездку до Горячих вод принуждена я была собственной совестью и честью сторониться молодого поэта, не давая нашим юным собеседницам повода ревновать его внимание и делить на троих.
Сложности начались при встрече с гостеприимно настроенным на долгое совместное излечение чудодейственными кавказскими источниками Александром. Детьми мы с ним мало общались, меня приняли в семью известного генерала, когда старший сын его уже отослан был из дома на обучение. И при редких встречах с ним я была всегда почтительна и несловоохотлива: цвет моей кожи, чуть более темный, чем у Мари, которую все в семье называли смуглянкой, а еще вернее, думаю, мое исключительное происхождение и на его фоне протестантская вера, которую успели привить мне родители, внушали Александру довольно презрительное ко мне отношение, сравнимое со снисходительностью знатных господ к шутам, арапам и прочим экзотическим придворным приживалам. Я никогда не сетовала на подобное обращение к себе со стороны именно этого члена семьи Раевских потому, что никогда не воспринималась им всерьез, что устраивало нас обоих.
Но всё в одночасье изменилось, когда мы прибыли в Горячие воды и разместились в приготовленном Александром Николаевичем доме при Константиногорской крепости.
Сейчас, по прошествии нескольких не самых легких дней, я понимаю, что, вероятнее всего, как бы ни льстило это наблюдение моей натуре, Александр, впечатленный личностью нашего спутника, уловил в его поведении, а, может быть, и в едва заметной перемене отношения ко мне его младших сестер нечто такое, что разожгло его любопытство. Именно любопытство и какую-то едкую смесь желчи и зависти, которую никак нельзя было назвать даже приятным ко мне расположением, не то, что чем-то большим.

Романтические атаки Александра Николаевича, поначалу выглядевшие безобидным и даже несколько шутливым ухаживанием, с каждым днем теряли внешний лоск легкости и, в конце концов, стали такими очевидными, что теперь даже Николай Николаевич старший, при всей его либеральности к молодым вольнолюбивым порывам, становится мрачен при очередной попытке своего старшего сына обратить на себя мое внимание.
Что же касается Александра Сергеевича, то его угрюмая печаль, коей он был полон всю первую четверть нашего пути сюда, до самого моря, оказавшего на него и на девочек удивительное по своей силе вдохновляющее влияние, к Таганрогу сменилась благословенной тишиной, а к Горячим водам и вовсе сошла на нет, завершившись полным выздоровлением от мучившей его лихорадки, что не могло не радовать каждого участника нашего поезда. Теперь же он выглядит растерянным и нелепым. А виновата во всем я.
Как мне себя вести, чтобы старший Александр перестал замечать меня, а младший его товарищ, о котором так больно отзывается во мне сердце, снова стал весел, искрометен и изящен в каждом своем движении, в каждом почти детском порыве души, как всего пару недель назад??
Я не нашла более очевидного повода остаться дома, чем сказавшись больной, чтобы не участвовать в их поездке в Каррас, немецкую колонию у подножия горы Бештау, где не так давно несли свою миссионерскую деятельность и мои родители.
Намедни выигравшая в шутливую лотерею кольцо Александра Сергеевича Мари поехала с мужчинами. Со мной решили оставить лишь Софью, сразу же разоблачившую мнимость моего недомогания и страшно обиженную на меня за эту уловку, невольно помешавшую ей ехать со всеми. Как же изменилось ее отношение ко мне после всех этих сердечных испытаний! О былой почтительности и живейшем интересе ко всем моим рассказам, преданиям и сказкам в считанные недели не осталось и следа. Да и Маша давно уже поджимает губы вместо ответов почти на все мои вопросы. Обе они, по-видимому, считают меня не достойной и толики внимания со стороны столь ярких представителей света, как их братья и Александр Сергеевич.
Что ж, на это мне нечего возразить. Я не ищу повода помириться с ними, ведь мы и не ссорились. Может быть, я не права, но я уже очень устала от всех этих намеков на чувства, которые в результате только играют моими, не принося мне никакой радости, только мучения.
Завтра утром меня ждет новая глава этой истории. Раевские и Пушкин возвращаются из Карраса с новыми впечатлениями, и мне не останется ничего, кроме как «поправиться» и излучать приветливую радость. Что ж, радость от встречи с Пушкиным и Николя у меня окажется искренней, в этом не сомневаюсь…
Но как быть с Мари и Александром? Как мне избавить себя от их надменного интереса?
Неужто придется, наконец, собраться с духом и дать решительный отпор навязчивому ухаживанию названного брата?..

Отредактировано Ленка Сидорова (2022-06-13 08:39:54)